Горбун - Страница 14

Курилкин (пожимая плечами). Сомнительная.

Громодерин. Ну да в нашем краю сойдут с рук! (Отдает другую бумажку.) А что ни говори, братец, скучно жить на свете. Эй! Гаврюшку да Соньку! славно разбойница поет под бандуру. Да кларнетистов!

Входит с бандурой молодой, красивый, бойкий парень, в сером армяке, между тем как жилет и прочее платье, довольно щегольское, обличают в нем дворового человека; за ним дворовая пригожая девка, богато одетая, но грустная; подле них становятся два кларнетиста: один с подбитым глазом, с красным носом.

Курилкин. Что это у тебя, Гаврюшка, под наказанием?

Громодерин. Дурь вошла в голову; полюбил Соньку, а она его, да я-то не полюбил; за эту страстишку задавал порядочную, страсть, да неймется: хочу в солдаты. Ну-ка заливную, про амуры ваши! Лихо, братец, поет, так и тянет за душу! (Певцы переговариваются с музыкантами. Указывая на Гаврюшку.) Ведь он у меня грамотник, своею охотой, собака!..

Певцы поют:

Смолкни, смолкни, молодой ямщик,
Мимо наших окон едучи;
Груди белой не надсаживай:
Сердце без тебя дивно болит.

Со востока пыль поднимется,
Запоет-то мой пригожий друг:
Он разбудит ночку темную,
Встрепенется алая заря.

Он зальется, словно реченька
Говорит в бегу по камышкам;
Он застонет, словно горлица,
Что воркует знойно во саду.

Будто чарами недобрыми
Песни те заговорил:
Сердце хочет выскочить от них,
Просится к нему душа моя.

Чу! запел он... припади к земле,
Ветер буйный, гость докучливей,
Замолчи, валдайский колокол:
Дайте мне наслушаться его.

Ах, прости, прощай, родимая!
Убегу, куда потянет песнь.
Пропадай, моя головушка,
Воля моя, воля девичья!

Громодерин. Прочь!.. И без вас тошно на свете... (Пьет и обнимается с Курилкиным.) Народ! умирать! (Все кругом Громодерина падают на землю.) «Жить и пиво варить!» (Все встают и поют.)

Мы с этого пива опять встанем,
Ладо, мое Ладо, опять встанем.
Мы с этого пива в ладоши ударим,
Ладо, мое Ладо, в ладоши ударим.

(Бьют в ладоши.)

Теперь, с этого пива, все передеремся,
Ладо, мое Ладо, все передеремся.

Женщины и мужчины все перемешиваются и под лад музыки толкают друг друга.

Курилкин. Ха, ха, ха!..

Громодерин. Довольно! по местам! (Все расходятся на свои места. К концу этой игры приезжают Останов и Сотов и становятся в отдалении.)

Сотов. Боярские увеселения!

Останов пожимает плечами.

Громодерин. Докажи дружбу, задушевный, любовую! (Пьют и обнимаются и таким образом подходят к пруду.) Хочешь, братец, докажу и я дружбу: брошусь для тебя в пруд!

Курилкин. Докажу и я: за тобой умирать, так умирать вместе. (Хотят броситься в пруд, люди их удерживают; слышны колокольчики и бубенчики; сходятся гости один за другим.)

Явление II

Те же, Останов, Сотов, Пурышков, Козявкин, Тузин, Переметкинский и Македонский.

Останов. Посмотри, наш Орест и Пилад где нашли умирать — в воде!

Сотов. Да, это не их стихия. Пойдут, как ключ, ко дну. А была, видно, попойка порядочная. Неужели в этой оргии мы выберем себе исправника?

Останов. Что ж делать, для успеха нашего дела надо с волками повыть.

Сотов. По-моему, чем волков тешить, надо их бить, где ни попадутся.

Останов. О, это не так легко, как ты думаешь по-своему, по-столичному! Эти гуси люди богатые; половина уезда им должна... задают пиры, купайся в вине по колено!.. в губернский город шлют обозы. Тут не много сделаешь!

Громодерин. Ну, до другого дня. (Увидав гостей.) Милости просим, милости просим, дорогие гости! Эй! малый, наливочки! Народ — долой. (Толпа крестьян и дворовых удаляются. Подают наливку. Останов пьет, Сотов отговаривается.)

Громодерин. Видно, не старого закала! Такой же хрустальный, как и Радугин, гвардеец и гордионец.

Сотов. Прошу о Радугине ни слова худого. Этот хрусталь обделан в таком огне, в каком вы не бывали — его с гордостью можно употреблять и за царской трапезой.

Громодерин (мигая вошедшему Македонскому). А, господин секретарь суда? как думаешь?

Македонский. Прошу послушать, господа! Дело криминальное.

Останов. Ну, полно, господа, разве мы приехали для ссоры? (На ухо Сотову.) И тебе охота связываться с пьяным?

Сотов. Однако ж к этому пьяному мы приехали трактовать о деле целого дворянского сословия.

Пурышков (раскланиваясь, Громодерину). Я не мог преминуть сей верной оказии, чтоб не засвидетельствовать вам моего нижайшего почитания.

Громодерин. А, здорово, всеобщий опекун! Говорят, славную старушку подцепил! Что выторговал-таки духовную?

Пурышков. Не даром, батюшка! три года ходил около постели хворой.

Сотов. Утешитель духовный и телесный!.. Не безделица! Кто, кроме вас, взял бы на себя труд возиться с этим тряпьем?

Курилкин. В это тряпье завернуто золото, мой милый!

Сотов. Милый твой?.. Ошибся, видно, голубчик! (Курилкин махает рукой.)

Останов (на ухо ему). Ай, ай, какой ты задорный!.. Да угомонишься ли, братец?

Сотов. Он может так говорить с лакеем своим, или кто себя доброй волей запишет в его лакеи.

Козявкин. Здравствуйте, честная компания! Го, го, умора! Побился об заклад с Аполлоном Павлычем, что мой кривой иноход обгонит его тысячного рысака на трех верстах. Что ж, на одной версте засыпал его пылью. Правда, околели две пристяжные; пристяжных кучера долой... черт знает, не переломил ли себе ребра? да зато батюшка коренник честно вывез — не ударил меня лицом в грязь.