Горбун - Страница 5

Аполлон Павлович. Увольте от сожаления, унизительное чувство!.. Поговорим лучше об Александре Радугине. Чай, предмет разговора для тебя неприятный?..

Вера Павловна. Я не скрыла от отца, что Александр мне нравится, как еще никто не нравился; почему скрывать мне это от брата? Молодой человек с редкими достоинствами!

Аполлон Павлович. Ты не говоришь более об нем, как о женихе. Едва ли необрученная?..

Вера Павловна. Да, словом и сердцем!.. Но... с тех пор, как он уехал, обстоятельства наши переменились... ты понимаешь унижение бедности...

Аполлон Павлович. О! всякого рода унижение, конечно, лучше другого! А жаль... Забавно было б посмотреть со стороны, как встретился бы ваш красавец с орангутангом, с которым должен породниться. Как сгорел бы отец! как устыдилась бы ты меня!.. умора, да и только!..

Вера Павловна. Вот какой ты недобрый!.. Можно ли выдумывать такие обидные мечты?

Аполлон Павлович. Мечты?.. Нет, история, сударыня, история, которой каждую строчку мое сердце записывало кровью. А, право, жаль!.. Кто поручится за будущее, кто поручится, прекрасная Матильда, в постоянстве твоего Малек-Аделя? Может быть, геройское чело твоего жениха увито не одними лаврами!..

Вера Павловна. Что ж потом?

Аполлон Павлович. Потом... какая-нибудь Гретхен или Лютхен... Мудрено ль... венчают его своими миртами.

Вера Павловна. Не понимаю, что-то слишком высоко!

Аполлон Павлович. Просто, он изменил тебе.

Вера Павловна. Александр так благороден, в каждом слове его было столько любви... (Задумывается.) Нет, нет, это не может быть! Верю моему сердцу более, нежели твоим словам.

Аполлон Павлович. Положим так. Но война не невеста со сладкими поцелуями, не супруга с нежными заботами. Кто знает, что она сулит Александру, или уж исполнила... может быть, чмокнулась с ним таким кровавым поцелуем, что изуродовала по-моему. Посмотри-ка на меня.

Вера Павловна (грустно). Полно, я тебя знаю. Я пришла к тебе с любовью сестры, а ты чем выгоняешь от себя?

Аполлон Павлович. Помилуй, мы просто рассуждаем, как друзья. Вот ты уж и разгневалась. Я хотел только спросить, пошла ли бы ты за такого урода?

Вера Павловна. О, конечно!.. Не скрою, что я в первые минуты нашего знакомства с Александром полюбила в нем красивого, любезного молодого человека; но теперь, я люблю только Александра. Сделайся он уродом, я все-таки не перестану любить его.

Аполлон Павлович. Высоко и духовно!.. А если на войне убьют твоего красавца?

Вера Павловна (в слезах). Злой человек!.. Господи! не дай сбыться словам этого... (недоговаривая, уходит.)

Явление XII

Аполлон Павлович (один). Что ж не договорила — урода?.. Да, сударыня-сестрица, я люблю бесить других... Зачем же мне одному страдать и беситься!.. Что я, в самом деле, за исключение в мире! (Немного подумав.) Сестра добра, и любила б, если б я ее не сердил беспрестанно! Но зачем же она так хороша, как Божий ангел, а я дурен, как сатана? Зачем все ее так любят, а меня все ненавидят, начиная с отца и до последней собаки в доме? Зачем она так добра; зачем жалеет меня?.. Вот что меня мучит, что будет мучить до гробовой доски!.. И я мог быть счастлив, наслаждаться, как другие люди, дарами жизни! Сказывают, я родился хорош; меня называли даже пригожим ребенком. Что ж! с приятною наружностью, с умом, с образованием, с протекцией, какое я имел право ожидать от моего рода и состояния, я мог бы теперь, в мои лета, иметь, в самом деле, почетное место в обществе!.. Кто ж виноват, что я всего этого лишился?.. Я ли сам? моими ли ошибками, шалостями, ленью, пороками?.. Нимало! дуре-крестьянке угодно было отнять у меня лучшие дары, которыми наградила меня судьба, и те, которые сулил мне свет... Я недоросль, унижен, презрен, помню беспрестанно, что своим безобразием отравил жизнь матери и свел ее в гроб, мерзок отцу, родным, посторонним, самому себе, потому что глупой крестьянке Марфе так угодно было. Кормилица неловко уронила меня, году, на колыбель, с какими-то богатыми вычурами, и эти вычуры пробили мне глаз и сделали меня дромадером... Одним словом, я, по милости Божьей, был человек, по милости крестьянки — урод. (Слышен шум от санных подрезов.) Кто-то приехал... спрячемся покуда в эту конуру. (Скрывается за ширмы.)

Явление XIII

Аполлон Павлович и Елисавета Андреевна Радугина.

Елисавета Андреевна. Никого!.. как пышно жили в Петербурге, а теперь... пусто, холодно, бедно... в этой несчастной комнате принимают. Окошки намерзли на вершок... печати на дверях!.. Хорошо еще, что нашлось зеркальце, где бы посмотреться (смотрится в зеркало.) Бедная Вера! как должна ты страдать!.. Знаю, положение их не изменит намерений брата, но... это унижение бедности для нее ужасно!.. Надо вырвать ее отсюда во что б ни стало; постараюсь убедить ее, хоть на неделю, пока отец найдет средство снять проклятую опеку. Тетушка велела уговорить: она любит ее, как дочь свою. А я... готова увезти ее силой. Идут, кажется... скроем от них, что мне известны их обстоятельства. (Аполлон Павлович показывается из-за ширмы, Елисавета Андреевна, увидав его, вскрикивает.)

Аполлон Павлович. Испугались, чего?.. человека?.. самого высокого, благороднейшего созданья Божьего?

Елисавета Андреевна (в смущении приседая). Извините... так нечаянно... я думала... одна в комнате... вы так неожиданно показались... (В сторону.) Мне говорили, что он дурен, но — до такой степени — я никогда не воображала. Он просто ужасен!..